- Что ж, наверное, моя очередь спрашивать… - Йоухикко поворошил палкой угли. - Или мы уже наболтали достаточно?
- Нет… - Илмари, склонявший голову то к левому, то к правому плечу, резко выпрямился. - Недостаточно. Мне нужно, чтобы баньши непрерывно слышали человеческий разговор. Нам нельзя спать этой ночью. Мы сделаем так, чтобы случилось непонятное для них - когда люди, вышедшие из-под действия песни бессонницы, не падают в беспробудный сон, а сидят и разговаривают - на обычной громкости, в обычном ритме, обычными голосами. Не шепчем, не кричим, не поём. Сначала оттянем их на себя, а потом…
- А потом дадим им бой? - Инкери недобро улыбнулась, поглаживая рукоять меча.
- А потом мы пойдём спать! - отрезал следослух. - Пойдём спать по-настоящему. Притворством серых баньши не обмануть.
- А потом?
- Потом... - безмятежно продолжил Илмари, - на нас нападут. Я проснуться успею… Наверное. Ты, - повернулся он к бестиарии, - нет, но у меня найдётся пара мгновений опрокинуть на тебя вон то ведро. Постарайся проснуться хотя бы от него. Остальным просыпаться не советую: толку от вас не будет, на спящих баньши нападут только если успешно покончат с нами, а силы вам понадобятся: сразу после драки мы должны срочно уходить.
- Весело… - Инкери вытянула меч из ножен на два пальца и слегка подровняла отросший ноготь об лезвие. - А если ты не проснёшься?
- Должен проснуться. - Илмари почесал за ухом баюна, примостившегося на шее. - Я пробыл в городе меньше дня, мне не с чего падать в беспамятстве. Я засну под песню Аку и проснусь, когда она прекратится…
- А если всё-таки не проснёшься?
- Тогда нам всем порвут глотки. Это будет очень, очень нехорошо…
- Умеешь же ты обнадёжить… Учти, если твой кровосос тебя вовремя не разбудит, я ему сверну шею даже с вырванной глоткой. Йоухикко, ты там собирался что-то спросить?
- Собирался. - Тихо и твёрдо сказал бард. - За что ты их так ненавидишь?
- Кого ненавижу? - подняла брови бестиария. - Серых баньши?
- Нет. Мантикор вообще. Почему ты пошла в бестиарии?
- Ххха… - Девушка со стуком задвинула меч обратно в ножны и откинулась спиною к дереву. - Вопроса поглупее ты не мог придумать?
- Мог. Но не буду.
- Лааадно… - Инкери недобро посмотрела на барда. - Могу тебе что-нибудь наврать. Про родную деревню у болота, где всех сожрали упырицы. Про родителей, которых на горной дороге убили осыпные прыгуньи. Про старших братьев, пропавших в шахте с пещерными глухоманками. Про любимую младшую сестру, которой перегрызла горло баюнья… - она выразительно глянула на Аку. - Или вот, могу про родной город, полностью обезлюдевший после нашествия серых баньши, прямо как Экманхольм теперь… Сейчас только придумаю, как город назывался…
- А врать обязательно?
- Обязательно. Вам же, мужикам, одно нужно… Чтоб сопливая история с погибшими мамой-папой и всем прочим. Может, мне просто нравится убивать?
- Не нравится. - Йоухикко говорил всё так же ровно. - Я видел людей, которым нравится убивать. И людей, которым нравится врать. Может, всё-таки расскажешь правду?
- Да пошёл ты! - сверкнула глазами девушка.
- Не пошёл. Мы вроде договаривались спрашивать по кругу. Илмари ответил. Я ответил. Твоя очередь.
- Аааа… - Инкери вскинулась, но потом махнула рукой. - А, в конце концов, почему бы и нет? До утра мы всё равно вряд ли доживём. Так что можно и рассказать глупую-глупую сказку…
Жила была девочка. И всё у той девочки было: мама с папой, брат, сестра, дом… И всё это до сих пор есть. Разве что девочка с тех пор выросла в злую тётку. А ещё был у неё ручной стрешник… Пушистый такой серенький мелкий мантикор, с две ладони величиной, с короткими пальцами и круглыми ушками… Был он у девочки чуть ли не с рождения, был с ней всегда. Всегда - значит совсем всегда, и днём и ночью. Мама с папой могли и накричать, и наказать, старшие брат с сестрою могли обидеть, с друзьями-подружками она то ссорилась, то мирилась… А стрешник был рядом всегда, всегда был рад ласке, всегда умел и порадоваться вместе с девочкой, когда ей было хорошо, и утешить, когда ей было плохо… А когда девочке было девять лет, стрешник взял и помер. Понимаете? Просто взял и сдох среди ночи, сволочь. Проснулась девочка - а он уже холодный, окоченевший, глаза стеклянные… Девочка сначала просила его очнуться, умоляла, потом плакала, отогревала у печки… Потом снова плакала, и била, била кулачками по проклятой холодной тушке, потому что ещё никто никогда не делал девочке так больно...
Когда девочке была двенадцать, нашла она под деревом медвянницу с переломанными пальцами. Лежала медвянница на спине, встать не могла, глядела жалобно… Подобрала девочка медвянницу, отнесла к бабке-знахарке, долго уговаривала её вправить и перевязать тонкие переломанные косточки, наложить маленькие лубки. И долго потом кормила медвянницу разбавленным мёдом через тростинку, чистила ей мех, уговаривала потерпеть… Прошли два месяца - и встала медвянница на пальцы, и пошла. И снова сидела у девочки на плече мелкая пушистая мантикора, снова у неё был маленький поющий комочек тепла, который всегда рядом, и днём и ночью…
А когда было девочке шестнадцать лет, медвянница захворала. Лежала кверху брюшком, плакала от боли, и ничего, ничего ей не помогало. Ни-че-го. Девочка сидела над нею днями и ночами, носила ей зелья от знахарки, снова, как в самом начале кормила её через тростинку, гладила её, пока рука не немела, а медвянница всё лежала на спине и плакала всё тише, и некуда было деваться от этого плача… И однажды у девочки кончились силы, и она свернула медвяннице шею. Медвянница больше не плакала. Девочка тоже.
Когда девочке было семнадцать, она нашла во дворе детёныша стрешницы. Маленького, серого, пушистого, с круглыми ушками, и большими-большими жалобными глазами. Подняла его девочка с земли, посмотрела в эти огромные, доверчивые глаза, и поняла наконец, как она их всех ненавидит…
Инкери замолчала и прикрыла глаза, всем своим видом показывая, что продолжения не будет. Несколько минут царило молчание, потом Йоухикко осторожно уточнил:
- Эммм… Может, ты не знала, но вообще-то все под этим небом смертны. И люди в том числе…
- Знаю… - ответила Инкери, не поднимая век. - Людей я тоже недолюбливаю... И вообще, выбрось эту дурацкую историю из головы. Я всегда вру, когда мне задают дурацкие вопросы, соврала и в этот раз.
